La Croix - 2000 - Ce que j'écris me dépasse

То, что я пишу, превосходит меня

Начав как философ, этот молодой драматург и писатель коллекционирует успех, теперь подтвержданный его последним романом «Евангелие от Пилата» (L' Evangile selon Pilate, издательство Albin-Michel), в котором он осмелился перечитать Святое Писание. Отвага, которая связана с его духовным опытом, приобретенным одиннадцать лет назад в пустыне.

С Эриком-Эммануэлем Шмиттом беседует А.Лезэгретан (A. Lesegretain).

AL : Это интуиция подсказала вам поработать над текстами Дидро, что привело вас к метафизике?

EES : Нет. Я всегда страстно любил французский язык, и не представлял себя работающим над текстами иностранных философов. И затем, по сравнению с другими философами, зачастую категоричными, Дидро выглядит таким неприметным и парадоксальным; он не боится признать: «я усыпляю себя, чтобы напротив, пробудиться», и это мне нравится. Его, а также Монтеня и Лукреция, я называю «рыцарями неопределенности», если можно так сказать - самыми честными интеллектуалами.

Дидро - это распутник, в философском смысле слова: он флиртует с идеями, но никогда на них не женится. И вот тогда в Париже я выбрал своим руководителем Клода Бруара (Claude Bruaire, скончался в 1995 году), потому что это был не только блесящий философ, но и христианин, каких мало. И я хотел написать работу о материалисте, отчасти, чтобы немного его спровоцировать! Дидро ведь отвергает концепцию живого Бога, поскольку для него, как и для большинства философов Просвещения, метафизическое понятие не существует.

AL : Что конкретно вы почерпнули у Дидро?

EES: Свободу и пользу дерзости. Провоцировать других на размышления, чтобы вовлечь их в диалог. На иное мои пьесы не претендуют. И в этом одна из причин, почему в самом конце я люблю подразнить, «показать нос»: чтобы заставить зрителей сомневаться и обсуждать.

AL : Ваш персонаж тоже заставляет вас сомневаться…

EES : Мне нравится ставить философов в затруднительное положение. В пьесе «Посетитель» (Le Visiteur), Фрейд заставляет засомневаться в своем атеизме. В пьесе «Распутник» (Le Libertin) Дидро должен разбираться со своими противоречиями и неспособен закончить свою статью для энциклопедии... Раньше эти великие философы сбивали меня с толку по-крупному. Теперь – моя очередь внести немного смятения!

AL : А ваше «Евангелие от Пилата», как вы его создавали?

EES : Им я занимался лет восемь, но не был удовлетворен своими попытками. А затем, в январе, у меня украли компьютер и дискеты. И вот, в большой спешке я начал писать, не оглядываясь назад, не заглядывая в написанное ранее. Через два месяца все было закончено.

AL : Какова была ваша цель?

EES : Я хотел затронуть два постулата христианства: воплощение и воскрешение бога. В первой части книги ставится вопрос, столетиями обсуждаемый богословами в попытке узнать, знал ли Иисус о своей избранности с рождения, или он постепенно начал это осознавать. Заставив говорить самого Иисуса, я смог показать последовательные этапы, через которые он раскрыл свое предназнанчение. В итоге, мне не нужно было заниматься важностью Благой вести и значительностью Марии, и я смог показать страдания человека, который говорил о любви, а взамен получал ненависть. Я хотел выдвинуть его мужество на передний план: мужество человека, вынесшего свой крест, а также до конца признавшего свою миссию.

Во фразе Иисуса «Бог мой, почему ты оставил меня?» заключена безграничная скорбь человека, который больше не знает, не понимает - потому что видел стольких ложных пророков - является ли он таковым или нет. До самого конца он ни в чем не уверен. В этом смысле воплощение Христа это не загадка с решением, но самая настоящая тайна.

AL : А почему вы решили обратиться к Понтию Пилату во второй части книги, в части о воскрешении?

EES : Потому что он очень похож на нас, более чем остальные: его рассуждения - государственно политичны, его размышления - общественно безопасны, и он абсолютно не имеет желания отвлекаться на это дело. Именно он должен был начать расследование об исчезновении тела Иисуса.

AL : Но ведь требуется неслыханная дерзость – вывести Бога на передний план произведения и заставить его говорить от первого лица! Неужели к силе крупного писателя вам нужно было добавить всемогущество Создателя…

EES : Меня интересовало не всемогущество Бога, а скорее, его бессилие: Бог страдает от людей, который выбрали Зло вместо Добра. И к тому же, не я выбираю свою сюжеты - они сами задают вопросы и темы, и даже если мне страшно я могу только принять их. Я всего лишь барабанная перпепонка, которая вибрирует вместе со своей эпохой.

AL : Значит ли это, что если Бог не может заставить себя полюбить, то нам нужно открыть его для себя заново?

EES : Не знаю… Скажем так, посредством этого романа я хотел сделать этот вопрос - личность Иисуса - темой личных размышлений атеистов. Тех, которые вынуждены, как и Пилат, принимать определенную позицию. А также, через призму романа, я хотел выразить свое видение христианства.

AL : Говорили, что вы прошли через некий сильный духовный опыт. Как это было?

EES : Я отправился в пустыню Хоггар с друзьями. Мы забрались на гору Тахар, высший пик, и я захотел спуститься первым. Я быстро понял, что выбрало неверную дорогу, но продолжил свой путь, и меня захватила идея потеряться. Когда наступила ночь, и стало холодно, то поскольку у меня ничего не было, я закопался в песок. Наверняка, я должен был испытывать страх, но это была необыкновенная ночь одиночества под звездным небом. Я проникся идеей Абсолюта и понял, что есть высший Порядок, есть разум, наблюдающий за нами, и что он создал меня, умышленно. И тогда фраза «Всё оправданно» заняла все мои мысли.

AL : Как вы ее понимаете?

EES : Это стало ответом на все мои вопросы по поводу Зла. Я больше не приходил в негодование от непонимания. Я смог принять идею смерти как неплохого сюрприза… Та ночь также дала мне испытать Вечность. Это растянутое мгновение сделало меня невероятно сильным: с тех пор я знаю, что внутри меня есть большее, чем я сам, говоря словами Святого Августина. Та мистическая ночь стала основополагающим опытом.

AL : Сравнимым с «внутренним истоком», к которому возвращается ваш Иисус…

EES : Этот образ обретенного источника, на мой взгляд, хорошо соответстует тому моему опыту. Но об этом я начал говорить лишь недавно. Надо сказать, что тогда, вновь найдя своих друзей на следующее утро, мне было стыдно, что заставил их беспокоиться за мое отсутствие, и я не осмелился разделить свою радость с ними.

AL : Вы помните точную дату, когда была та ночь?

EES : Это было 4 февраля 1989 года. После этой даты я смог писать. До этого все то, что я писал, казалось мне напрасным. Немного позднее я написал свою первую пьесу «Ночи Валонии» (Les Nuits de Valognes) и с тех пор не могу остановиться. Та ночь в пустыне открыла мне, зачем я здесь: я – писарь.

AL : Тот, кто пишет под диктовку кого-то другого?

EES : Скажем, я пишу то, что идет не из меня, что превосходит меня.

AL : Каково было ваше религиозное воспитание до той основополагающей ночи?

EES : Меня крестили, как это принято в обществе, но мы были атеисты. В одиннадцать лет родители записали меня в воскресную церковную школу. «Как бы то ни было, тебе не помешает знать эту историю», сказали они мне просто. Школьный священник, Отец Понс – ничего общего с «Евангелием от Пилата» - предлагал нам размышлять над вопросами общества. Первый раз взрослый человек уважал мое мнение. Несомненно, это он привил мне вкус к философскому диалогу, даже если к концу года я немное выучил из Священной истории. Впоследствии эти первые уроки катехизиса заискрились, когда я начал читать Ницше, Сартра и Фрейда… Позднее, открыв для себя Декарта, Кииркгарда, Лейбница и, особенно, Паскаля, мой атеизм пошатнулся, и я стал агностиком.

AL : Да вы прошли целый путь!

EES : На самом деле, меня мучил вопрос смысла: зачем я существую? Почему существует Зло? Я размышлял, полагаясь исключительно на свой разум, и оставался на том же уровне. Я знал, что можно просто верить, но меня раздражала видимая элитарность веры, которая противоречила моим универсальным идеям как философа.

AL : А сегодня - вы можете верить?

EES : Да, осмелюсь так сказать. Даже если верующие писатели становятся все более и более редкими: я - верю.

AL : В Христа?

EES : Мой духовный опыт ограничивается лишь Богом. Но следствием этого были лишь размышления по поводу Христа, понимаемого как «шифр», если использовать выражение Паскаля, то есть Христос как ключ, который расшифровывает всё. Но бывает, что в один и тот же день я испытываю моменты воодушевления, а затем – отступления назад. Я ошеломлен миром, таким, как он есть. Как осознать, что святые заповеди до сих пор не всегда уважаются? Как может страна, которая считает себя христианской, сохранять смертную казнь?

AL : А знаменитое пари Паскаля, вы его приняли?

EES : Нет, не совсем. Во мне осталось как бы два уровня: на поверхности – философ, который не верит, но в глубине - он разбужен верующим, который оформляет историю и утверждает свои убеждения. Если я сомневаюсь, это внутри Бога, и никогда – вне Бога. Я ощущаю некоторую нерешительность, подбирая слова: слово, идущее от философа, не есть слово, свидетельствующее о тайне. Именно под этим давлением я сейчас нахожусь. И именно потому, что Паскаль остается философом, я могу продолжать идти с ним: «Возможно, Бог это я».

7 октября 2000