То, что я пишу, превосходит меня
Начав как философ, этот молодой драматург и писатель коллекционирует успех, теперь подтвержданный его последним романом «Евангелие от Пилата» (L' Evangile selon Pilate, издательство Albin-Michel), в котором он осмелился перечитать Святое Писание. Отвага, которая связана с его духовным опытом, приобретенным одиннадцать лет назад в пустыне.
С Эриком-Эммануэлем Шмиттом беседует А.Лезэгретан (A. Lesegretain).
AL : Это интуиция подсказала вам поработать над текстами Дидро, что привело вас к метафизике?
EES : Нет. Я всегда страстно любил французский язык, и не представлял себя работающим над текстами иностранных философов. И затем, по сравнению с другими философами, зачастую категоричными, Дидро выглядит таким неприметным и парадоксальным; он не боится признать: «я усыпляю себя, чтобы напротив, пробудиться», и это мне нравится. Его, а также Монтеня и Лукреция, я называю «рыцарями неопределенности», если можно так сказать - самыми честными интеллектуалами.
Дидро - это распутник, в философском смысле слова: он флиртует с идеями, но никогда на них не женится. И вот тогда в Париже я выбрал своим руководителем Клода Бруара (Claude Bruaire, скончался в 1995 году), потому что это был не только блесящий философ, но и христианин, каких мало. И я хотел написать работу о материалисте, отчасти, чтобы немного его спровоцировать! Дидро ведь отвергает концепцию живого Бога, поскольку для него, как и для большинства философов Просвещения, метафизическое понятие не существует.
AL : Что конкретно вы почерпнули у Дидро?
EES: Свободу и пользу дерзости. Провоцировать других на размышления, чтобы вовлечь их в диалог. На иное мои пьесы не претендуют. И в этом одна из причин, почему в самом конце я люблю подразнить, «показать нос»: чтобы заставить зрителей сомневаться и обсуждать.
AL : Ваш персонаж тоже заставляет вас сомневаться…
EES : Мне нравится ставить философов в затруднительное положение. В пьесе «Посетитель» (Le Visiteur), Фрейд заставляет засомневаться в своем атеизме. В пьесе «Распутник» (Le Libertin) Дидро должен разбираться со своими противоречиями и неспособен закончить свою статью для энциклопедии... Раньше эти великие философы сбивали меня с толку по-крупному. Теперь – моя очередь внести немного смятения!
AL : А ваше «Евангелие от Пилата», как вы его создавали?
EES : Им я занимался лет восемь, но не был удовлетворен своими попытками. А затем, в январе, у меня украли компьютер и дискеты. И вот, в большой спешке я начал писать, не оглядываясь назад, не заглядывая в написанное ранее. Через два месяца все было закончено.
AL : Какова была ваша цель?
EES : Я хотел затронуть два постулата христианства: воплощение и воскрешение бога. В первой части книги ставится вопрос, столетиями обсуждаемый богословами в попытке узнать, знал ли Иисус о своей избранности с рождения, или он постепенно начал это осознавать. Заставив говорить самого Иисуса, я смог показать последовательные этапы, через которые он раскрыл свое предназнанчение. В итоге, мне не нужно было заниматься важностью Благой вести и значительностью Марии, и я смог показать страдания человека, который говорил о любви, а взамен получал ненависть. Я хотел выдвинуть его мужество на передний план: мужество человека, вынесшего свой крест, а также до конца признавшего свою миссию.
Во фразе Иисуса «Бог мой, почему ты оставил меня?» заключена безграничная скорбь человека, который больше не знает, не понимает - потому что видел стольких ложных пророков - является ли он таковым или нет. До самого конца он ни в чем не уверен. В этом смысле воплощение Христа это не загадка с решением, но самая настоящая тайна.
AL : А почему вы решили обратиться к Понтию Пилату во второй части книги, в части о воскрешении?
EES : Потому что он очень похож на нас, более чем остальные: его рассуждения - государственно политичны, его размышления - общественно безопасны, и он абсолютно не имеет желания отвлекаться на это дело. Именно он должен был начать расследование об исчезновении тела Иисуса.
AL : Но ведь требуется неслыханная дерзость – вывести Бога на передний план произведения и заставить его говорить от первого лица! Неужели к силе крупного писателя вам нужно было добавить всемогущество Создателя…
EES : Меня интересовало не всемогущество Бога, а скорее, его бессилие: Бог страдает от людей, который выбрали Зло вместо Добра. И к тому же, не я выбираю свою сюжеты - они сами задают вопросы и темы, и даже если мне страшно я могу только принять их. Я всего лишь барабанная перпепонка, которая вибрирует вместе со своей эпохой.
AL : Значит ли это, что если Бог не может заставить себя полюбить, то нам нужно открыть его для себя заново?
EES : Не знаю… Скажем так, посредством этого романа я хотел сделать этот вопрос - личность Иисуса - темой личных размышлений атеистов. Тех, которые вынуждены, как и Пилат, принимать определенную позицию. А также, через призму романа, я хотел выразить свое видение христианства.
AL : Говорили, что вы прошли через некий сильный духовный опыт. Как это было?
EES : Я отправился в пустыню Хоггар с друзьями. Мы забрались на гору Тахар, высший пик, и я захотел спуститься первым. Я быстро понял, что выбрало неверную дорогу, но продолжил свой путь, и меня захватила идея потеряться. Когда наступила ночь, и стало холодно, то поскольку у меня ничего не было, я закопался в песок. Наверняка, я должен был испытывать страх, но это была необыкновенная ночь одиночества под звездным небом. Я проникся идеей Абсолюта и понял, что есть высший Порядок, есть разум, наблюдающий за нами, и что он создал меня, умышленно. И тогда фраза «Всё оправданно» заняла все мои мысли.
AL : Как вы ее понимаете?
EES : Это стало ответом на все мои вопросы по поводу Зла. Я больше не приходил в негодование от непонимания. Я смог принять идею смерти как неплохого сюрприза… Та ночь также дала мне испытать Вечность. Это растянутое мгновение сделало меня невероятно сильным: с тех пор я знаю, что внутри меня есть большее, чем я сам, говоря словами Святого Августина. Та мистическая ночь стала основополагающим опытом.
AL : Сравнимым с «внутренним истоком», к которому возвращается ваш Иисус…
EES : Этот образ обретенного источника, на мой взгляд, хорошо соответстует тому моему опыту. Но об этом я начал говорить лишь недавно. Надо сказать, что тогда, вновь найдя своих друзей на следующее утро, мне было стыдно, что заставил их беспокоиться за мое отсутствие, и я не осмелился разделить свою радость с ними.
AL : Вы помните точную дату, когда была та ночь?
EES : Это было 4 февраля 1989 года. После этой даты я смог писать. До этого все то, что я писал, казалось мне напрасным. Немного позднее я написал свою первую пьесу «Ночи Валонии» (Les Nuits de Valognes) и с тех пор не могу остановиться. Та ночь в пустыне открыла мне, зачем я здесь: я – писарь.
AL : Тот, кто пишет под диктовку кого-то другого?
EES : Скажем, я пишу то, что идет не из меня, что превосходит меня.
AL : Каково было ваше религиозное воспитание до той основополагающей ночи?
EES : Меня крестили, как это принято в обществе, но мы были атеисты. В одиннадцать лет родители записали меня в воскресную церковную школу. «Как бы то ни было, тебе не помешает знать эту историю», сказали они мне просто. Школьный священник, Отец Понс – ничего общего с «Евангелием от Пилата» - предлагал нам размышлять над вопросами общества. Первый раз взрослый человек уважал мое мнение. Несомненно, это он привил мне вкус к философскому диалогу, даже если к концу года я немное выучил из Священной истории. Впоследствии эти первые уроки катехизиса заискрились, когда я начал читать Ницше, Сартра и Фрейда… Позднее, открыв для себя Декарта, Кииркгарда, Лейбница и, особенно, Паскаля, мой атеизм пошатнулся, и я стал агностиком.
AL : Да вы прошли целый путь!
EES : На самом деле, меня мучил вопрос смысла: зачем я существую? Почему существует Зло? Я размышлял, полагаясь исключительно на свой разум, и оставался на том же уровне. Я знал, что можно просто верить, но меня раздражала видимая элитарность веры, которая противоречила моим универсальным идеям как философа.
AL : А сегодня - вы можете верить?
EES : Да, осмелюсь так сказать. Даже если верующие писатели становятся все более и более редкими: я - верю.
AL : В Христа?
EES : Мой духовный опыт ограничивается лишь Богом. Но следствием этого были лишь размышления по поводу Христа, понимаемого как «шифр», если использовать выражение Паскаля, то есть Христос как ключ, который расшифровывает всё. Но бывает, что в один и тот же день я испытываю моменты воодушевления, а затем – отступления назад. Я ошеломлен миром, таким, как он есть. Как осознать, что святые заповеди до сих пор не всегда уважаются? Как может страна, которая считает себя христианской, сохранять смертную казнь?
AL : А знаменитое пари Паскаля, вы его приняли?
EES : Нет, не совсем. Во мне осталось как бы два уровня: на поверхности – философ, который не верит, но в глубине - он разбужен верующим, который оформляет историю и утверждает свои убеждения. Если я сомневаюсь, это внутри Бога, и никогда – вне Бога. Я ощущаю некоторую нерешительность, подбирая слова: слово, идущее от философа, не есть слово, свидетельствующее о тайне. Именно под этим давлением я сейчас нахожусь. И именно потому, что Паскаль остается философом, я могу продолжать идти с ним: «Возможно, Бог это я».
7 октября 2000
Полный текст - Читать по этой ссылке
вторник, 25 ноября 2008 г.
среда, 19 ноября 2008 г.
Lire - 2004 - Philosophe clandestin
"Подпольный философ"
После буддизма, ислама и атеизма, в форме светлой философской сказки Эрик-Эммануэль Шмитт исследует теперь отношения между иудеями и христианами.
Во Франции успеху не доверяют – не из-за осторожных ожиданий внутренней нестабильности, которая всегда сопровождает большие победы, и не из-за боязни стерильной неподвижности, которая почти неизбежно следует за успехом. Нет, ничего подобного. Успех беспокоит, потому что - увы! - признаком хорошего тона в литературных кругах, влияющих на общественное мнение, является уничтожение того, что чуть ранее вызвало восхищение. Не из-за этой ли галлийской причуды Эрик-Эммануэль Шмитт прописал сам себе добровольную ссылку в Ирландию, а затем в Бельгию, где он живет сейчас?
Когда он опубликовал свою первую пьесу, «Ночь Валонии» (La Nuit de Valognes), критики единогласно объявили о рождении нового автора. Это было в 1991 году. Двумя годами позднее, бывший преподаватель философии получил три премии «Мольер» за пьесу «Посетитель» (Le Visiteur), ошеломляющая очная ставка между Фрейдом и Богом. Затем был первый роман, «Секта эгоистов» (La Secte des egoists), который убедил даже скептиков: этот писатель может всё. Рассказывать истории и передавать идеи. И это начало раздражать. «Шмитт – популярный интеллектуал», бросил один литературный критик во время радиопередачи, тоже вполне популярной. Является ли это резкое и двусмысленное высказывание, тем не менее, комплиментом? Эрик-Эммануэль Шмитт – это Дидро XXI века: серьезный мыслитель… который не принимается всерьез. Еще в университете он посвятил свою докторскую диссертацию, а позднее – театральную пьесу вольнодумной философии Дидро, который в разгар века Просвещения осмелился утверждать, что он пишет трактаты о популярной философии.
Но публику не обманешь. Сегодня пьесы Эрика-Эммануэля Шмита играют по всему миру, его романы издаются головокружительными тиражами: от двухсот тысяч экземпляров «Евангелие от Пилата» (L’Evangile selon Pilate) до четырехсот тысяч проданных копий книги «Оскар и розовая дама» (Oscar et la dame rose). Его изучают в лицеях; уже издаются работы по толкованию его произведений, а по результатам американского исследования книгоиздательских тенденций (Publishing Trends) его имя упоминается среди пятнадцати самых читаемых писателей в мире, и он является единственным французским автором в этом списке.
Что же изменилось между Доном Жуаном (в пьесе «Ночи Валонии») и ребенком Ноя («Дитя Ноя»)? Если темы остались прежними, то творческий почерк улучшился. «Это правда, - признает Эрик-Эммануэль Шмит, - «я начинал писать как ученый, а сейчас пытаюсь уходить от традиций Высшей Школы и просто находить верные слова, писать живым языком. Слово – прежде всего». Вот оно! Преодолен мост между драматургом и писателем. «Всю свою жизнь, - продолжает он, - «мне говорили, что я пишу не так, как следует писать: это началось в школе, затем так было в театре и с романами». Действительно, его тексты сбивают с толку. Неся в себе как глубину, так и бескомпромиссную радость жизни, они колеблются между философскими трактатами (La part de l’autre, «Часть другого») и сатирическими пьесами (Lorsque j’étais une œuvre d’art, «Как я стал предметом искусства»). Его романы - за пределами конкретного литературного жанра. Небольшие книги, составляющие цикл «Незримое» (Cycle de l’invisible) подтверждают это.
В частности, «Дитя Ноя» (L’Enfant de Noé), четвертая часть цикла. На первый взгляд, эта книга выглядит вполне прозрачной: семилетний Жозеф, еврей, застигнутый оккупационным режимом и спасенный священником, который прячет его в католической школе, и которого он, мальчик, учит ивриту. Здесь действуют добрые силы - добрый Отец, который тихо участвует в Сопротивлении; есть склеп, переоборудованный в синагогу («Достоверная деталь», уточняет Шмитт)… Допустим. Можно было бы немного засомневаться. И так было бы без учета таланта Шмитта. Задавать вопросы религиям – это в духе времени, но вскрывать противорчечия одной религии без обращения в другую веру - это занятие, к которому готовы немногие писатели. Приверженец Дидро до кончиков ногтей, Шмитт избрал форму философской сказки для того, чтобы писать о религиях, и в этих сказках нет Бога. После буддизма (Milarepa) он исследует ислам (Monsieur Ibrahim et les fleurs du Coran), атеизм (Oscar et la dame rose) и теперь – отношения иудеев и христиан. Большая разница: пока благомысленные родители усиленно объясняют своим детям религию, давая ответы на вопросы, Шмитт предлагает иное: все исследуется со стороны ребенка. Он спрашивает больше, чем утверждает. Его детей нельзя назвать ни слащавыми, ни политически корректными. Безусловно, ни Момо (подросток-еврей, ошивающийся у торговца-араба), ни Оскар (находящийся в больнице и очарованный дамой в розовом), ни Жозеф (еврей, маскирующийся под христианина, чтобы избежать депортации) не являются верующими, но эта второстепенность служит лишь одной цели: подчеркнуть идею, что каждый в этом мире отвечает лишь за свою собственную душу. Эта идея отстаивается деревенским священником (L’Enfant de Noé), когда он произносит мощную речь в духе Паскаля, которая сильнее всех теоретических догм: «Люди сами причиняют себе зло, и бог в этом не участвует. Он создал людей свободными {…} Этим он выполнил свою работу, а теперь – наша очередь. Мы сами отвечаем за себя». Отец Понс полагает, что он творит добро через христианскую религию, и, благодаря маленькому Жозефу, он открывает для себя - что он ни добр, но прав. И Шмитт в нескольких молниеносных строчках описывает суть этого базового противоречия в духе Сартра.
В этих сказках, лишенных подытоживающей морали, наделенных точными, но не жеманными диалогами, в которых он предполагает больше, чем описывает, Шмитт побуждает своих читателей видеть за пределами своей изначальной личности. Отец Понс олицетворяет надежду. Он воплощает ее, пройдя путь от разума до духовности. Это повествование о периоде оккупации Бельгии застревает в памяти. Эрик-Эммануэль Шмитт подтверждает свою квалификацию писателя и, в очередной раз играя со стилями, изобретает потайную философию.
Франсуа Бюнель (François Busnel)
Полный текст - Читать по этой ссылке
После буддизма, ислама и атеизма, в форме светлой философской сказки Эрик-Эммануэль Шмитт исследует теперь отношения между иудеями и христианами.
Во Франции успеху не доверяют – не из-за осторожных ожиданий внутренней нестабильности, которая всегда сопровождает большие победы, и не из-за боязни стерильной неподвижности, которая почти неизбежно следует за успехом. Нет, ничего подобного. Успех беспокоит, потому что - увы! - признаком хорошего тона в литературных кругах, влияющих на общественное мнение, является уничтожение того, что чуть ранее вызвало восхищение. Не из-за этой ли галлийской причуды Эрик-Эммануэль Шмитт прописал сам себе добровольную ссылку в Ирландию, а затем в Бельгию, где он живет сейчас?
Когда он опубликовал свою первую пьесу, «Ночь Валонии» (La Nuit de Valognes), критики единогласно объявили о рождении нового автора. Это было в 1991 году. Двумя годами позднее, бывший преподаватель философии получил три премии «Мольер» за пьесу «Посетитель» (Le Visiteur), ошеломляющая очная ставка между Фрейдом и Богом. Затем был первый роман, «Секта эгоистов» (La Secte des egoists), который убедил даже скептиков: этот писатель может всё. Рассказывать истории и передавать идеи. И это начало раздражать. «Шмитт – популярный интеллектуал», бросил один литературный критик во время радиопередачи, тоже вполне популярной. Является ли это резкое и двусмысленное высказывание, тем не менее, комплиментом? Эрик-Эммануэль Шмитт – это Дидро XXI века: серьезный мыслитель… который не принимается всерьез. Еще в университете он посвятил свою докторскую диссертацию, а позднее – театральную пьесу вольнодумной философии Дидро, который в разгар века Просвещения осмелился утверждать, что он пишет трактаты о популярной философии.
Но публику не обманешь. Сегодня пьесы Эрика-Эммануэля Шмита играют по всему миру, его романы издаются головокружительными тиражами: от двухсот тысяч экземпляров «Евангелие от Пилата» (L’Evangile selon Pilate) до четырехсот тысяч проданных копий книги «Оскар и розовая дама» (Oscar et la dame rose). Его изучают в лицеях; уже издаются работы по толкованию его произведений, а по результатам американского исследования книгоиздательских тенденций (Publishing Trends) его имя упоминается среди пятнадцати самых читаемых писателей в мире, и он является единственным французским автором в этом списке.
Что же изменилось между Доном Жуаном (в пьесе «Ночи Валонии») и ребенком Ноя («Дитя Ноя»)? Если темы остались прежними, то творческий почерк улучшился. «Это правда, - признает Эрик-Эммануэль Шмит, - «я начинал писать как ученый, а сейчас пытаюсь уходить от традиций Высшей Школы и просто находить верные слова, писать живым языком. Слово – прежде всего». Вот оно! Преодолен мост между драматургом и писателем. «Всю свою жизнь, - продолжает он, - «мне говорили, что я пишу не так, как следует писать: это началось в школе, затем так было в театре и с романами». Действительно, его тексты сбивают с толку. Неся в себе как глубину, так и бескомпромиссную радость жизни, они колеблются между философскими трактатами (La part de l’autre, «Часть другого») и сатирическими пьесами (Lorsque j’étais une œuvre d’art, «Как я стал предметом искусства»). Его романы - за пределами конкретного литературного жанра. Небольшие книги, составляющие цикл «Незримое» (Cycle de l’invisible) подтверждают это.
В частности, «Дитя Ноя» (L’Enfant de Noé), четвертая часть цикла. На первый взгляд, эта книга выглядит вполне прозрачной: семилетний Жозеф, еврей, застигнутый оккупационным режимом и спасенный священником, который прячет его в католической школе, и которого он, мальчик, учит ивриту. Здесь действуют добрые силы - добрый Отец, который тихо участвует в Сопротивлении; есть склеп, переоборудованный в синагогу («Достоверная деталь», уточняет Шмитт)… Допустим. Можно было бы немного засомневаться. И так было бы без учета таланта Шмитта. Задавать вопросы религиям – это в духе времени, но вскрывать противорчечия одной религии без обращения в другую веру - это занятие, к которому готовы немногие писатели. Приверженец Дидро до кончиков ногтей, Шмитт избрал форму философской сказки для того, чтобы писать о религиях, и в этих сказках нет Бога. После буддизма (Milarepa) он исследует ислам (Monsieur Ibrahim et les fleurs du Coran), атеизм (Oscar et la dame rose) и теперь – отношения иудеев и христиан. Большая разница: пока благомысленные родители усиленно объясняют своим детям религию, давая ответы на вопросы, Шмитт предлагает иное: все исследуется со стороны ребенка. Он спрашивает больше, чем утверждает. Его детей нельзя назвать ни слащавыми, ни политически корректными. Безусловно, ни Момо (подросток-еврей, ошивающийся у торговца-араба), ни Оскар (находящийся в больнице и очарованный дамой в розовом), ни Жозеф (еврей, маскирующийся под христианина, чтобы избежать депортации) не являются верующими, но эта второстепенность служит лишь одной цели: подчеркнуть идею, что каждый в этом мире отвечает лишь за свою собственную душу. Эта идея отстаивается деревенским священником (L’Enfant de Noé), когда он произносит мощную речь в духе Паскаля, которая сильнее всех теоретических догм: «Люди сами причиняют себе зло, и бог в этом не участвует. Он создал людей свободными {…} Этим он выполнил свою работу, а теперь – наша очередь. Мы сами отвечаем за себя». Отец Понс полагает, что он творит добро через христианскую религию, и, благодаря маленькому Жозефу, он открывает для себя - что он ни добр, но прав. И Шмитт в нескольких молниеносных строчках описывает суть этого базового противоречия в духе Сартра.
В этих сказках, лишенных подытоживающей морали, наделенных точными, но не жеманными диалогами, в которых он предполагает больше, чем описывает, Шмитт побуждает своих читателей видеть за пределами своей изначальной личности. Отец Понс олицетворяет надежду. Он воплощает ее, пройдя путь от разума до духовности. Это повествование о периоде оккупации Бельгии застревает в памяти. Эрик-Эммануэль Шмитт подтверждает свою квалификацию писателя и, в очередной раз играя со стилями, изобретает потайную философию.
Франсуа Бюнель (François Busnel)
Полный текст - Читать по этой ссылке
вторник, 18 ноября 2008 г.
Le monde de l'éducation - 2008 - Un souvenir de grande solitude
"Воспоминание о глубоком одиночестве"
Страх поражения и счастье от его преодоления: экзамены на степень бакалавра по окончании средней школы - это один их тех периодов, которые порождают уникальные чувства.
«Когда мне было семнадцать, школьными делами я занимался по привычке, не задумываясь, примерно как садился в автобус. Увлекался я совершенно иным: жадно слушал музыку, каждый день играл на фортепьяно как сумасшедший, проглатывал романы; я открыл для себя философию, играл в театре и мечтал о любовных страстях, которые все никак не приходили. И как-то почти совершено случайно, за несколько недель до экзаменов я осознал, что мне предстоит их сдавать. Неожиданно мне стало страшно: а что если я провалюсь? Что если этот паспорт во взрослую жизнь ускользнет от меня?
Будучи от природы склонным к крайностям, я просто закрылся в своей старой комнате для игр - прохладной полузабытой спальне, в которой я закрыл все окна и ставни и отказался открывать дверь кому бы то ни было. «Я повторяю», выкрикивал я, объясняя такую перемену в поведении. Я прошел путь от равнодушия до паники, занимался день и ночь, похудел и разболелся перед экзаменом; выпрыгнул из движущегося автомобиля в попытке избежать письменных экзаменов по истории и географии, а на обязательных устных - потел и запинался - влажные руки, сырые подмышки.
Как только последний экзамен закончился, я в полном изнеможении выкинул мысли о дипломе из своей головы и даже не потрудился записать дату, когда будут известны результаты. Чтение полностью отвлекло меня: роман «В поисках утраченного времени» (La recherche du temps perdu) раскрыл мне свои страницы. Целый месяц того 1978 года Пруст заполнял мои дни и мое воображение. Потрясение было таким сильным, что я опять закрылся от всего мира, уже по другой причине.
Результаты объявили в понедельник, но я о них даже не помышлял, поглощенный «Беглянкой» (Albertine disparue). На следующий день меня разбудили мои бабушки, дяди и тетушки, которые поздравляли меня за отметку «Очень хорошо», о которой они узнали из «Ле прогре» (Le progrès), лионской ежедневной газеты, традиционно публикующей академические результаты. Одновременно с результатом своего экзамена я узнал и отношение ко мне моих приятелей, которые даже не потрудились накануне сообщить мне о результатах.
Радость от успешной сдачи экзаменов была окрашена горечью: я осознал, насколько одинок. Получалось, что наше многолетнее содружество не выстояло против зависти. Никто не подумал, что я мог просто забыть дату (я понимаю, что это маловероятно), и в любом случае - мне никто не позвонил. Внезапно взлетевший выше них, я не был включен в список первостепенных телефонных звонков. Я понял разницу между дружбой и приятельством: приятельство происходит из общих ситуаций, в которые мы попадаем, в то время как дружба продолжается за пределами этих ситуаций. Приятельство зависит от равенства, дружба противостоит исключительности.
Итак, мой успех не принес мне славы; я чувствовал, что пытаться разделить его – напрасно, а искать комплиментов – глупо. Я вел себя так сдержанно, как будто я провалился. Мой успешный результат был лишь моим, касался только меня, и имел значение только для моей жизни; мне не нужно было хвастаться или пытаться впечатлить других. Позже тем летом, когда мы вновь начали общаться, мои приятели сказали мне, что посчитали меня скромным. Они были удивлены. И этим я заслужил их уважение…
В действительности, эта скромность была лишь иллюзией. Испытание экзаменом и большая доза Пруста трансформировали меня в проницательного моралиста: человек осознает свою жизнь именно в одиночестве, а излечить от этого одиночества может искусство, или истинная дружба и, невероятно, но иногда реально - любовная история».
Полный текст - Читать по этой ссылке
Страх поражения и счастье от его преодоления: экзамены на степень бакалавра по окончании средней школы - это один их тех периодов, которые порождают уникальные чувства.
«Когда мне было семнадцать, школьными делами я занимался по привычке, не задумываясь, примерно как садился в автобус. Увлекался я совершенно иным: жадно слушал музыку, каждый день играл на фортепьяно как сумасшедший, проглатывал романы; я открыл для себя философию, играл в театре и мечтал о любовных страстях, которые все никак не приходили. И как-то почти совершено случайно, за несколько недель до экзаменов я осознал, что мне предстоит их сдавать. Неожиданно мне стало страшно: а что если я провалюсь? Что если этот паспорт во взрослую жизнь ускользнет от меня?
Будучи от природы склонным к крайностям, я просто закрылся в своей старой комнате для игр - прохладной полузабытой спальне, в которой я закрыл все окна и ставни и отказался открывать дверь кому бы то ни было. «Я повторяю», выкрикивал я, объясняя такую перемену в поведении. Я прошел путь от равнодушия до паники, занимался день и ночь, похудел и разболелся перед экзаменом; выпрыгнул из движущегося автомобиля в попытке избежать письменных экзаменов по истории и географии, а на обязательных устных - потел и запинался - влажные руки, сырые подмышки.
Как только последний экзамен закончился, я в полном изнеможении выкинул мысли о дипломе из своей головы и даже не потрудился записать дату, когда будут известны результаты. Чтение полностью отвлекло меня: роман «В поисках утраченного времени» (La recherche du temps perdu) раскрыл мне свои страницы. Целый месяц того 1978 года Пруст заполнял мои дни и мое воображение. Потрясение было таким сильным, что я опять закрылся от всего мира, уже по другой причине.
Результаты объявили в понедельник, но я о них даже не помышлял, поглощенный «Беглянкой» (Albertine disparue). На следующий день меня разбудили мои бабушки, дяди и тетушки, которые поздравляли меня за отметку «Очень хорошо», о которой они узнали из «Ле прогре» (Le progrès), лионской ежедневной газеты, традиционно публикующей академические результаты. Одновременно с результатом своего экзамена я узнал и отношение ко мне моих приятелей, которые даже не потрудились накануне сообщить мне о результатах.
Радость от успешной сдачи экзаменов была окрашена горечью: я осознал, насколько одинок. Получалось, что наше многолетнее содружество не выстояло против зависти. Никто не подумал, что я мог просто забыть дату (я понимаю, что это маловероятно), и в любом случае - мне никто не позвонил. Внезапно взлетевший выше них, я не был включен в список первостепенных телефонных звонков. Я понял разницу между дружбой и приятельством: приятельство происходит из общих ситуаций, в которые мы попадаем, в то время как дружба продолжается за пределами этих ситуаций. Приятельство зависит от равенства, дружба противостоит исключительности.
Итак, мой успех не принес мне славы; я чувствовал, что пытаться разделить его – напрасно, а искать комплиментов – глупо. Я вел себя так сдержанно, как будто я провалился. Мой успешный результат был лишь моим, касался только меня, и имел значение только для моей жизни; мне не нужно было хвастаться или пытаться впечатлить других. Позже тем летом, когда мы вновь начали общаться, мои приятели сказали мне, что посчитали меня скромным. Они были удивлены. И этим я заслужил их уважение…
В действительности, эта скромность была лишь иллюзией. Испытание экзаменом и большая доза Пруста трансформировали меня в проницательного моралиста: человек осознает свою жизнь именно в одиночестве, а излечить от этого одиночества может искусство, или истинная дружба и, невероятно, но иногда реально - любовная история».
Полный текст - Читать по этой ссылке
понедельник, 17 ноября 2008 г.
Le Figaro - 2003 - Le garçon qui était d'ailleurs
"Юноша не от мира сего"
Он всегда жил в мире, который сам изобрел по своему разумению: в мире, в котором доминируют музыка и философия.
А в нем самом доминирует доброта - чрезвычайная доброта, которая окружает ореолом все его существо. Природная сила, размах плеч как у регбиста, крупное лицо с высоким лбом, еще более увеличивающимся с течением жизни, темные проницательные глаза и ямочки на щеках, сломанный нос (воспоминание о боксерском поединке) - подобный внешний вид обычно предписывается человеку властному. А тут - как раз наоборот. Эрик-Эммануэль Шмитт мягок до уязвимости и осознает эту свою чувствительность. Оказывается, можно выглядеть тяжелоатлетом, не подтверждая этого тяжелыми действиями.
Тем не менее, его действия подтверждают, что он – тяжеловес, но тяжеловес - интеллектуальный. Вот так-то! Но не совсем так. Этого наставника не назовешь высокомерным. В созданном им мире преобладают музыка и философия, и нет места обыденности. Вот такой вот мир, а точнее – небеса: чистые, лазурно-голубые, с плывущими пушистыми облаками, а ночью – усыпанные звездами. И звезды в небесах этого маленького мечтателя (пусть мы не знаем, как он выглядел в детстве, но нам не запретишь увидеть Маленького Принца в этом ныне мощном человеке) - эти звезды шелестят как нежный атлас.
Неудивительно, что на таком небосводе появилась фея. Высокая, красивая, сияющая, добрая. Имя ее – Эдвига Фёйер. Ее давно уже нет с нами, но никогда она не была так близка… Крестная мать, как в сказках. Это ей он отправил свою первую пьесу. Знакомы они не были. Он видел ее в кино. И она, такая внимательная к людям и удивительно восприимчивая, поняла, что в этой пьесе («Ночи Валонии») были составляющие для будущих творений. У феи Эдвиги не было ни волшебной палочки, ни чудодейственного порошка. Но у нее было сердце, и скажем больше – мужество. Она не давала покоя театральным постановщикам, которые нечасто бывают благодарными читателями. Но как противостоишь силе убеждения красивой покровительницы… В 1991 году пьесу ставит Культурный центр провинции Луар-Атлантик, где режиссер Жан-Люк Тардьё работает с Мишелин Прель, Даниэль Лебран, Матьё Карьером. Следующая постановка - в парижском театре «Комеди де Шамз-Элизе». Реакция критиков разнообразная, иногда - мрачноватая. Сегодня Эрик-Эммануэль Шмитт говорит об этом со смехом: «Критики не виноваты, это не лучшая пьеса». Неважно. Ведь неплохой актерский состав для дебюта? А затем - величайшие актеры, во Франции и по всему миру, хотят играть в пьесах Шмитта. «Без сомнения, именно в этом - мое счастье, и самое большое», говорит он. Он обезоруживает своим свежим взяглядом.
Сцена первая, несколько лет назад. Лицей. Ему - семнадцать лет. Он очень серьезен. Тетральные подмостки уже манят его. Театральная группа лицеистов ставит «Антигону» Жана Ануйя. Он играет стражника. Действие первое. Он заставляет людей смеяться! И каскады этого смеха падают на благодатную почву… Пусть неотделимой частью этого дитя Паскаля является осознание трагичности существования, но он обожает смешить людей как ничто иное. «Мне известно, - говорит он, - что иногда полезнее навести на людей скуку, нежели развлечь их, и что за избрание легкости - чаще упрекают». Он веселится. Ему хорошо известно, что чувствительные натуры оскорбились некоторыми сценами в пьесе «Распутник», а основанный на ней фильм Габриэля Агийона заставил содрогнуться закостенелых поборников морали.
Он, Шмитт, на этом не остановился. Он доказал, что его палитра писателя - многообразна, воображение – разнообразно, а манера письма – множественна. «Странно, тем не менее, - отмечает он во время короткого визита в Париж, где надеется когда-то поселиться, - публика без проблем сдедует за писателем по разветвляющимся дорогам, а профессионалы – наоборот, испытывают сложности. Они хотят запереть вас в ящик, чтобы вы никуда не двигались, пусть даже напишете десять раз одно и то же, изящно переделав предыдущую пьесу или книгу».
Но он не таков, этот выпускник Парижской Высшей Школы (Ecole Normale Supérieure), в 1983 году написавший докторскую диссертацию по Дидро и его метафизике. Если у него и есть модель, то она здесь: в Просвещении и энциклопедичности, в разносторонней любознательности. В тех людях, кто идет непроторенными путями. «Бывают дни, - говорит он по возвращении из Ливана, где ставили «Загадочные вариации», во Франции поставленные с Аленом Делоном и Франсисом Хустером, - когда я чувствую себя шизофреником. Я живу в Дублине, в старинном викторианском доме с выходом в сад, в который я никогда не выхожу. Здесь я пишу. Это моя камера заточения, моя мастерская. Сюда я возвращаюсь из путешествий, которых в последние годы стало больше, потому что мои пьесы играют в тридцати пяти странах мира - иногда в самых неожиданных - а я очень люблю помогать в постановке своих пьес. Но здесь я не дома, и я это очень чувствую; уже давно чувствую, что не принадлежу никакому конкретному месту и никакой земле».
Он родился 28 мартя 1960 года в городке Сант-Фуа-Ле-Лион, вырос там и недавно посвятил этому месту очень красивую книгу «Кукла у подножия Альп», в которойон он воскрешает пейзаж и характер своего региона. Еще будучи ребенком, он чувствовал себя не как все. «Я чувствовал себя немного чужеземцем, вроде бы как метисом - уроженцем Мартиники, Вьетнама и даже Кавказа. Я был откуда-то оттуда». Он считает, что его характер также происходит из этого. «Я всегда чувствовал себя в ссылке. И первой ссылкой, первым заточением было тело. Мне сложно было к нему привыкнуть… Именно об этом я рассказываю в романе «Как я стал предметом искусства». И если я стал драматическим автором, если я являюсь тем, кто передает свои мысли другим, вкладывает свои слова в тела других, то, возможно, именно здесь, в этом переплетении надо искать истоки».
Искусство жить, как это называл Павезе, оно знакомо Эрику-Эммануэлю Шмиту, и он пока лишь в начале. Двенадцать лет карьеры, сорок два года жизни, жизнь – перед ним. «Писательство – это судьба. Это марафон на спринтерских скоростях. Часто я лишь притворяюсь, что живу. Писать – это быть вне жизни, даже если вся твоя жизнь превращается в чернила».
Армель Элио (Armelle Héliot)
Маленький словарик имен и названий:
Эрик-Эммануэль Шмит - Eric-Emmanuel Schmitt
Эдвига Фёйер - Edwige Feuillère
Культурный центр провинции Луар-Атлантик - la Maison de la culture de Loire-Atlantique
Жан-Люк Тардьё - Jean-Luc Tardieu
Мишелин Прель - Micheline Presle
Даниэль Лебран - Danièle Lebrun
Матьё Карьер - Mathieu Carrière
Театр «Комеди де Шамз-Элизе» - Comédie des Champs-Elysées
Габриэль Агийон - Gabriel Aghion
Ален Делон - Alain Delon
Франсис Хустер - Francis Huster
«Ночи Валонии» - «La Nuit de Valognes»
«Загадочные вариации» - «Les Variations énigmatiques»
«Кукла у подножия Альп» - «Guignol aux pieds des Alpes» (неофициальный перевод названия, книга пока не переведена на русский)
«Как я стал предметом искусства» - «Lorsque j’étais une œu vre d’art»
«Распутник» - «Le Libertin»
Сант-Фуа-Ле-Лион - Sainte-Foy-Lès-Lyon
Жан Ануй «Антигона» - «Antigone» de Jean Anouilh
Полный текст - Читать по этой ссылке
Он всегда жил в мире, который сам изобрел по своему разумению: в мире, в котором доминируют музыка и философия.
А в нем самом доминирует доброта - чрезвычайная доброта, которая окружает ореолом все его существо. Природная сила, размах плеч как у регбиста, крупное лицо с высоким лбом, еще более увеличивающимся с течением жизни, темные проницательные глаза и ямочки на щеках, сломанный нос (воспоминание о боксерском поединке) - подобный внешний вид обычно предписывается человеку властному. А тут - как раз наоборот. Эрик-Эммануэль Шмитт мягок до уязвимости и осознает эту свою чувствительность. Оказывается, можно выглядеть тяжелоатлетом, не подтверждая этого тяжелыми действиями.
Тем не менее, его действия подтверждают, что он – тяжеловес, но тяжеловес - интеллектуальный. Вот так-то! Но не совсем так. Этого наставника не назовешь высокомерным. В созданном им мире преобладают музыка и философия, и нет места обыденности. Вот такой вот мир, а точнее – небеса: чистые, лазурно-голубые, с плывущими пушистыми облаками, а ночью – усыпанные звездами. И звезды в небесах этого маленького мечтателя (пусть мы не знаем, как он выглядел в детстве, но нам не запретишь увидеть Маленького Принца в этом ныне мощном человеке) - эти звезды шелестят как нежный атлас.
Неудивительно, что на таком небосводе появилась фея. Высокая, красивая, сияющая, добрая. Имя ее – Эдвига Фёйер. Ее давно уже нет с нами, но никогда она не была так близка… Крестная мать, как в сказках. Это ей он отправил свою первую пьесу. Знакомы они не были. Он видел ее в кино. И она, такая внимательная к людям и удивительно восприимчивая, поняла, что в этой пьесе («Ночи Валонии») были составляющие для будущих творений. У феи Эдвиги не было ни волшебной палочки, ни чудодейственного порошка. Но у нее было сердце, и скажем больше – мужество. Она не давала покоя театральным постановщикам, которые нечасто бывают благодарными читателями. Но как противостоишь силе убеждения красивой покровительницы… В 1991 году пьесу ставит Культурный центр провинции Луар-Атлантик, где режиссер Жан-Люк Тардьё работает с Мишелин Прель, Даниэль Лебран, Матьё Карьером. Следующая постановка - в парижском театре «Комеди де Шамз-Элизе». Реакция критиков разнообразная, иногда - мрачноватая. Сегодня Эрик-Эммануэль Шмитт говорит об этом со смехом: «Критики не виноваты, это не лучшая пьеса». Неважно. Ведь неплохой актерский состав для дебюта? А затем - величайшие актеры, во Франции и по всему миру, хотят играть в пьесах Шмитта. «Без сомнения, именно в этом - мое счастье, и самое большое», говорит он. Он обезоруживает своим свежим взяглядом.
Сцена первая, несколько лет назад. Лицей. Ему - семнадцать лет. Он очень серьезен. Тетральные подмостки уже манят его. Театральная группа лицеистов ставит «Антигону» Жана Ануйя. Он играет стражника. Действие первое. Он заставляет людей смеяться! И каскады этого смеха падают на благодатную почву… Пусть неотделимой частью этого дитя Паскаля является осознание трагичности существования, но он обожает смешить людей как ничто иное. «Мне известно, - говорит он, - что иногда полезнее навести на людей скуку, нежели развлечь их, и что за избрание легкости - чаще упрекают». Он веселится. Ему хорошо известно, что чувствительные натуры оскорбились некоторыми сценами в пьесе «Распутник», а основанный на ней фильм Габриэля Агийона заставил содрогнуться закостенелых поборников морали.
Он, Шмитт, на этом не остановился. Он доказал, что его палитра писателя - многообразна, воображение – разнообразно, а манера письма – множественна. «Странно, тем не менее, - отмечает он во время короткого визита в Париж, где надеется когда-то поселиться, - публика без проблем сдедует за писателем по разветвляющимся дорогам, а профессионалы – наоборот, испытывают сложности. Они хотят запереть вас в ящик, чтобы вы никуда не двигались, пусть даже напишете десять раз одно и то же, изящно переделав предыдущую пьесу или книгу».
Но он не таков, этот выпускник Парижской Высшей Школы (Ecole Normale Supérieure), в 1983 году написавший докторскую диссертацию по Дидро и его метафизике. Если у него и есть модель, то она здесь: в Просвещении и энциклопедичности, в разносторонней любознательности. В тех людях, кто идет непроторенными путями. «Бывают дни, - говорит он по возвращении из Ливана, где ставили «Загадочные вариации», во Франции поставленные с Аленом Делоном и Франсисом Хустером, - когда я чувствую себя шизофреником. Я живу в Дублине, в старинном викторианском доме с выходом в сад, в который я никогда не выхожу. Здесь я пишу. Это моя камера заточения, моя мастерская. Сюда я возвращаюсь из путешествий, которых в последние годы стало больше, потому что мои пьесы играют в тридцати пяти странах мира - иногда в самых неожиданных - а я очень люблю помогать в постановке своих пьес. Но здесь я не дома, и я это очень чувствую; уже давно чувствую, что не принадлежу никакому конкретному месту и никакой земле».
Он родился 28 мартя 1960 года в городке Сант-Фуа-Ле-Лион, вырос там и недавно посвятил этому месту очень красивую книгу «Кукла у подножия Альп», в которойон он воскрешает пейзаж и характер своего региона. Еще будучи ребенком, он чувствовал себя не как все. «Я чувствовал себя немного чужеземцем, вроде бы как метисом - уроженцем Мартиники, Вьетнама и даже Кавказа. Я был откуда-то оттуда». Он считает, что его характер также происходит из этого. «Я всегда чувствовал себя в ссылке. И первой ссылкой, первым заточением было тело. Мне сложно было к нему привыкнуть… Именно об этом я рассказываю в романе «Как я стал предметом искусства». И если я стал драматическим автором, если я являюсь тем, кто передает свои мысли другим, вкладывает свои слова в тела других, то, возможно, именно здесь, в этом переплетении надо искать истоки».
Искусство жить, как это называл Павезе, оно знакомо Эрику-Эммануэлю Шмиту, и он пока лишь в начале. Двенадцать лет карьеры, сорок два года жизни, жизнь – перед ним. «Писательство – это судьба. Это марафон на спринтерских скоростях. Часто я лишь притворяюсь, что живу. Писать – это быть вне жизни, даже если вся твоя жизнь превращается в чернила».
Армель Элио (Armelle Héliot)
Маленький словарик имен и названий:
Эрик-Эммануэль Шмит - Eric-Emmanuel Schmitt
Эдвига Фёйер - Edwige Feuillère
Культурный центр провинции Луар-Атлантик - la Maison de la culture de Loire-Atlantique
Жан-Люк Тардьё - Jean-Luc Tardieu
Мишелин Прель - Micheline Presle
Даниэль Лебран - Danièle Lebrun
Матьё Карьер - Mathieu Carrière
Театр «Комеди де Шамз-Элизе» - Comédie des Champs-Elysées
Габриэль Агийон - Gabriel Aghion
Ален Делон - Alain Delon
Франсис Хустер - Francis Huster
«Ночи Валонии» - «La Nuit de Valognes»
«Загадочные вариации» - «Les Variations énigmatiques»
«Кукла у подножия Альп» - «Guignol aux pieds des Alpes» (неофициальный перевод названия, книга пока не переведена на русский)
«Как я стал предметом искусства» - «Lorsque j’étais une œu vre d’art»
«Распутник» - «Le Libertin»
Сант-Фуа-Ле-Лион - Sainte-Foy-Lès-Lyon
Жан Ануй «Антигона» - «Antigone» de Jean Anouilh
Полный текст - Читать по этой ссылке
пятница, 14 ноября 2008 г.
Hello... (*the first message obviously)
...so my name is Svetlana Kurtova and I am going to publish some of my translations here. Translating may be called one of my passions and though I am an amateur here (being a professional contracts manager in real life) I always like to share meaningful stuff I have read.
The structure and the content of this place is a bit unpredictable at the moment but the whole idea is to put my Russian translations here, which perhaps is not terribly exciting for non-Russian speakers, whom I can only suggest to admire lovely Cyrillic letters. Actually the original titles of the articles might also carry useful information.
The first several messages are by Eric-Emmanuel Schmitt. The original texts of the articles and interviews are taken from his official website www.eric-emmanuel-schmitt.com/
The translations are based on the French original texts but I admit that I also took a glance at the English translations (again provided by the website mentioned above) - just to clarify certain parts, because my French is far from perfect though survivable.
Some articles might be followed by a small reference list with personal names and books` titles - given in Russian transcriptions and in original writing. That should be handy.
I tried to make the text readable in Russian, so it`s not just a direct translation, but the result of work with synonyms and such. Anyway the text is the closest possible to the original. I also understand that unless you speak Russian this fact might be challenging to be appreciated :)
If you are ready to ask why thoughts and words of others are published on the webpage with my name in its address – I actually have nothing to answer. Except that this is my name: official but not original though. My “Family name” as it is called in English, but not the name of my family. That is a completely different story actually... Okay, it`s time to stop on that melodramatic note right now, enjoy your reading :) And feel free to make your comments.
Полный текст - Читать по этой ссылке
The structure and the content of this place is a bit unpredictable at the moment but the whole idea is to put my Russian translations here, which perhaps is not terribly exciting for non-Russian speakers, whom I can only suggest to admire lovely Cyrillic letters. Actually the original titles of the articles might also carry useful information.
The first several messages are by Eric-Emmanuel Schmitt. The original texts of the articles and interviews are taken from his official website www.eric-emmanuel-schmitt.com/
The translations are based on the French original texts but I admit that I also took a glance at the English translations (again provided by the website mentioned above) - just to clarify certain parts, because my French is far from perfect though survivable.
Some articles might be followed by a small reference list with personal names and books` titles - given in Russian transcriptions and in original writing. That should be handy.
I tried to make the text readable in Russian, so it`s not just a direct translation, but the result of work with synonyms and such. Anyway the text is the closest possible to the original. I also understand that unless you speak Russian this fact might be challenging to be appreciated :)
If you are ready to ask why thoughts and words of others are published on the webpage with my name in its address – I actually have nothing to answer. Except that this is my name: official but not original though. My “Family name” as it is called in English, but not the name of my family. That is a completely different story actually... Okay, it`s time to stop on that melodramatic note right now, enjoy your reading :) And feel free to make your comments.
Полный текст - Читать по этой ссылке
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
